THE SEAL IN CULTURE OF THE TEUTONIC ORDER (THE END OF XII - THE BEGINNING OF XIV CENTURIES)

Full Text

Согласно классическому определению сигиллографии, печать была инструментом правовых отношений, репрезентативным знаком (Stieldorf 2004: 13). Её использование являлось свидетельством права принимать решения в рамках определенной компетенции. Наличие оттиска печати при грамоте призвано было служить подтверждением ее подлинности и правовой силы, возникновения и ввода в действие по воле лица или учреждения, названного в качестве эмитента. Печать представляет его в правовом акте, фиксируемом или регулируемом этим документом. Подписи на средневековых документах не относились к числу общепринятых явлений, и со временем решающая аутентификационная роль перешла к печатям. Поэтому печать отделялась от документа, уже не имеющего правовой силы. Она демонстрировала, что эмитент отождествлял себя с содержанием документа, поэтому наделялась соответствующим внешним оформлением. Как правило, сфрагистические памятники называют имя владельца печати, его титул и обозначение должности (Schöntag 1999). Большинство печатей также изображают владельца, что нередко указывалось в корроборации конечного протокола грамот формулой «грамота подкрепляется оттиском моего изображения» (Kahsnitz 1990a: 368). Духовные учреждения, как правило, несли изображения своего патрона или монастыря, и только в сравнительно редких случаях отображалась группа монахов или иные сюжеты. Немецкий орден в этом плане, пожалуй, представляет исключение. Сложно установить точное время изготовления первых матриц в Немецком ордене, поскольку наиболее ранние из сохранившихся экземпляров печатей датируются началом 1220-х гг.[5] И. Фойгт, ссылаясь на «Прусскую хронику» Лукаса Давида (XVI в.), указывает, что печатью с легендой Sigillum officii Magistralitatis domus Theutonice пользовался уже великий магистр Отто фон Керпен (1200-1208) (Voigt 1827: 57). Б. Якубовска полагает, что это была первая орденская печать (Jakubowska 1992: 184). По мнению Р. Кахсница, многие орденские печати могли быть утеряны вместе с грамотами при падении в 1291 г. Акры, последней резиденции ордена в Святой земле (Kahsnitz 1990a: 370). Вероятно, наиболее ранней из сохранившихся является печать замещающего великого магистра в европейских владениях ордена официала (Маgister citra mare) при грамоте от 1221 г.[6] Немногим более может помочь и актовый материал, поскольку в ранний период истории корпорации наличие печати далеко не всегда отмечалось в текстах орденских грамот[7]. Видимо, одним из первых таких случаев является упоминание печатей (bullarum nostrarum) великого магистра Германа фон Зальца и ландмейстера Пруссии Германа Бальке в корроборационной части Кульмской грамоты 1233 г.[8] Представляется очевидным, что появление печатей следует связывать с налаживанием правового оформления социально-экономической деятельности ордена, становление которой началось с получением им первых земельных и иных пожалований, вызвавшим необходимость их правовой аутентификации. Первые такие приобретения подтверждаются актовым материалом вскоре после образования госпитального братства в 1190 г. и увеличиваются после трансформации корпорации в духовно-рыцарский орден[9]. Вероятно, возникновение практики использования печатей в корпорации следует отнести ко времени после 1199 г., т.е. официального признания свершившегося преобразования папским престолом по аналогии с возникшими ранее в Святой Земле орденами тамплиеров и иоаннитов. Несмотря на отсутствие упоминания печати в булле Иннокентия III, сам факт признания ордена свидетельствует о праве ее использования (Hennes 1845: 5)[10]. Характерной чертой сфрагистики Немецкого ордена, отличавшей его как от институционально близких ему организаций - иных духовно-рыцарских орденов, прежде всего, тамплиеров (Saint-Hilaire 1991) и иоаннитов (de Visser 1942)[11], так и от большинства епископов и светских иерархов латинских государств в Святой Земле (Schlumberger, Chaladon, Blanchet 1943; Mayer 1978; Kahsnitz 1990b: 69), было использование в дипломатическом обиходе только вислых воскомастичных печатей. В историографии этот факт не получил достаточно внятного объяснения и относится к числу загадок, поскольку сами климатические условия Святой Земли предполагали использование в качестве пластичной массы для изготовления печатного оттиска более стойкого к воздействию солнца материала. Сюда же следует отнести сильное влияние традиций канцелярской практики Византии[12] на сфрагистику государств латинского Востока. Для обозначения правовой аутентичности выпущенных документов орден использовал в большинстве случаев односторонние печати, хотя следует отметить также отдельные случаи[13] употребления сравнительно редкого типа - воскомастичных булл конвента ордена[14]. Печати прикреплялись к документам преимущественно посредством пергаменных полос, примерно с 1300 г. увеличивается употребление шнурков различного цвета (Armgart 1995: 115), главным образом, шелковых. Нередко они сплетались из разноцветных нитей. Наличие взаимосвязи между их цветом и положением лица, от которого исходила грамота, неизвестно[15]. По-видимому, в ряде случаев имелась определенная зависимость цвета воска печати от занимаемого официалом места в орденской иерархии, хотя имелись и исключения[16]. Абсолютное большинство печатей черного воска принадлежали великим магистрам[17], дойчмейстеры (preceptor in Alemannia, магистры Немецкого ордена в Германии) пользовались, в основном, красновосковыми[18]. Они встречаются также у иных орденских официалов, главным образом, в Пруссии и Ливонии, свидетельствуя, видимо, уже не столько о положении должностного лица в общеорденской структуре власти, сколько об играемой им роли во властной организации конкретного баллея[19]. Наиболее распространены в орденской сфрагистике были печати, изготовленные из воска естественного и зеленого цветов. Как отмечала М. Старнавска, характерной чертой сфрагистики духовно-рыцарских орденов, отличавшей их от иных духовных официалов и корпораций, являлось использование печатей круглой формы, куда более распространенной у светских эмитентов (Starnawska 1998: 97)[20]. Лишь около 1/5 печатей Немецкого ордена рассматриваемого периода имели остроовальную форму[21], единожды встречается треугольная. Практика использования печатей была воспринята духовно-рыцарскими орденами вместе с уставами у корпораций монахов и каноников[22]. Между монашескими аббатствами и административно-территориальными единицами орденов было отличие: первые были автономны, вторые - более централизованы, что накладывало отпечаток на специфику саморепрезентации возглавлявших их официалов. Печать не относилась к элементам повседневности, частота ее применения снижалась в соответствии с рангом иерарха. Следует помнить, что далеко не все официалы, особенно высшие, скрепляли документы непосредственно сами, для этого существовали специальные должностные лица. Правовые аспекты использования печатей орденскими официалами регламентировались рядом положений Статутов ордена. Несмотря на то, что в основу положений устава ордена о военно-административной деятельности лег устав тамплиеров (de Curzon 1886), соответствующих параллелей о сигиллярной практике обнаружить не удалось. Следует отметить сравнительно небольшое число положений (относительно устава тамплиеров), затрагивающих употребление печатей, что, однако, не является свидетельством придаваемого им в ордене малого значения (Pillich 1952: 363). В наиболее ранней сохранившейся версии Статутов 1264 г. название печатей встречается в двух идентичных в смысловом плане вариациях на средневерхненемецком языке: insigel и ingesigel, единожды упоминается булла конвента. В 19-й главе устава «О том, чтобы никто из братьев, кроме должностных лиц, не мог иметь печати» (Daz diekein brûder insigele habe âne die ambehtlûte) указывается: «Мы постановляем также, чтобы никто из братьев, кроме тех, кому это положено по должности, не мог иметь печати» (Perlbach 1890: 45)[23]. В описывающем приуготовления великого магистра к смерти (Von des meisteres tôde) первом параграфе раздела «Обычаи» говорится о том, чтобы высший орденский официал в преддверие смертного часа передал свою печать на сохранение брату, ныне замещающему его, с тем, чтобы тот вручил ее избранному преемнику (Perlbach 1890: 90). Регламентирующий процедуру выборов великого магистра (Lückerath 1971) 6-й параграф (In welcher wîse die erwelunge geschê) сообщает, что после избрания нового главы ордена старейший среди братьев-электоров должен был вручить ему кольцо (vingerlîne) и печать (Perlbach 1890: 95). Магистру, в свою очередь, надлежало поцеловать брата-священника и вручившего ему кольцо с печатью. Важнейшие сведения о сложении с себя должностных полномочий великого магистра в Монфоре Герхардом фон Мальбергом в 1244 г. приводятся в булле Иннокентия IV от 16 января 1245 г. (Strehlke 1869: 362-363). Во время процедуры ресигнации он, согласно традиции (Schmid 1938: 63), вернул на алтарь “подлинную и вечную печать магистра” (autenticum et perpetuum sigillum magistri) (Strehlke 1869: 362). Приведенные примеры ясно показывают, что матрица печати воспринималась высшими орденскими официалами, прежде всего, в качестве регалии власти, потестарного символа. О булле конвента сообщается в 18-м пункте обычаев: «булла конвента должна храниться под тремя замками о трех ключах, первый из которых должен находиться у магистра, второй у комтура, третий - у казначея» (Des capiteles bullen, dì sal man behalten under drìn slozzen mit drìn sluzelen, der sal den êrsten der meister, den anderen der commendûr, den dritten der trisêrere) (Perlbach 1890: 103). Таким образом, она могла извлекаться для последующего использования лишь с коллективного согласия высших орденских официалов (Gumowski, Haisig, Mikucki 1960: 119)[24]. Все это производилось под контролем хранителя печати (daz insigel antwortet zu behaltene), который и скреплял ей документ (Perlbach 1890: 103). Грамота 1251 г. визитатора Пруссии Эберхарда фон Зайна, доводящая до сведения братьев орденской провинции ряд положений принятого в Святой земле собрания Статутов, подтверждает данную процедуру и в отношении печати конвента в Пруссии, ссылаясь на «Обычаи» (Cui sigillo talis custodia est adhibenda, sucit in consuetudinibus est notata) (Philippi, Wölky 1882: 182)[25]. О функции печати в тексте грамоты сказано: «…possitis feodalium dominorum in Prusia privilegia confirmare et aliorum hominum annuum censum debencium», а также воспроизводится ее легенда (superscriptio) (Philippi, Wölky 1882: 182). Наиболее ранние печати ордена возникли в Святой земле. Вероятно, матрицы первых сохранившихся памятников, печатей великих магистров, были вырезаны по их заказу золотых дел мастерами в Акре. В пользу данного предположения свидетельствуют два факта. Во-первых, в Акре размещалась резиденция магистров и иных высших официалов ордена в Святой земле в 1198-1230 и 1271-1291 гг.[26] Кроме того, любопытные данные дает искусствоведческий анализ печатей, позволивший выявить в ряде случаев сильное влияние традиций византийской иконографии (Kahsnitz 1990a: 374). Как известно, в XIII в. Акра являлась крупнейшим культурным центром латинского Востока (Folda 1976), местом переплетения художественных традиций различных школ, одной из наиболее влиятельных была византийская. По мере расширения орденских владений в Европе должностные лица могли заказывать изготовление матриц в своей местности, т.е. у золотых дел мастеров ближайших крупных городов. Имена золотых дел мастеров (goldschmid, goltsmeyd, goltsmeid) в Пруссии известны лишь со второй половины XIV в. (von Czihak 1908: 1), а расходные записи в Мариенбургской книге главного казначея, фиксирующие оплату за изготовление печатей, приводят данные за 1399-1409 гг. (Joachim 1896)[27]. Известно, что в качестве материала для матриц иногда использовалось серебро[28], причем не только у высших официалов ордена[29]. В большинстве случаев матрицы изготавливались, по-видимому, из обычного металла, что следует объяснять не только соображениями экономического порядка (стоимость работы варьировалась в зависимости от квалификации мастера и её сложности)[30], но и проявлением монашеской аскезы, хотя использование драгоценных металлов воспрещалось Статутами лишь в личном обиходе (Perlbach 1890: 101-102). Встречаются два оттиска, сделанные геммами (интальями) в металлических оправах. К сожалению, средневековых матриц орденских печатей практически не сохранилось, что возможно частично объяснить их уничтожением после прекращения должностных полномочий официала[31] во избежание злоупотреблений[32]. Однако следует помнить, что в XIII-XV вв. печати орденских иерархов, в сравнении с печатями многих иных церковных учреждений и должностных лиц, как правило, были анонимны, что означало возможность их передачи преемнику[33]. Из 155 известных нам сфрагистических памятников периода имя официала встречается лишь в легендах 6 из них (менее 4%), впервые в 1234-1239 гг. (печать Конрада Тюрингского)[34]. В легендах указывались названия должностей владельцев печатей, их «портретные» изображения или родовые гербы не встречаются[35]. Примеры использования печатей братьями, не занимающими в ордене должностей, единичны[36]. Личные печати раннего периода орденской истории известны как весьма редкие случаи (Kahsnitz 1990a: 368). Отказ от родовой геральдической репрезентации, значение которой было очень велико в повседневной жизни светского нобилитета, являлось следствием жесткого влияния аскезы и монашеского отречения от мира. Иная картина представлена печатями иоаннитов, где преобладают личные печати с изображениями родовых гербов официалов (Starnawska 1998: 103). Данная тенденция являлась следствием внутренней специфики ордена, не пресекавшего столь строго индивидуальное начало братьев-рыцарей вследствие куда более аристократического характера корпорации, нежели у иных орденов[37]. Печати иоаннитов значительно чаще изображали также самого владельца, указывали как имя почитаемого им святого, так и его собственное (King 1932). Таким образом, отсутствие личных печатей в Немецком ордене подтверждает сравнительно невысокое социальное происхождение большинства его братии, отражает самосознание министериалов и мелкого рыцарства. Орденские Статуты и актовый материал не содержат положений, свидетельствующих о наличии рекомендаций или ограничений в избрании мотива или сюжета печати, что позволяет сделать вывод о соответствующих действиях самого официала. Не существовало также никаких предписаний[38] относительно иконографически предпочтительных изображений. Они отсутствуют и в единственном известном сфрагистическом трактате средневековья «Summa de arte prosandi», написанном цюрихским каноником Конрадом фон Муре в 1275 г. (Konrad von Mure 1863)[39]. Таким образом, избрание и иконографическое оформление imago potestatis осуществлялось в соответствии с существующими социокультурными традициями. Поскольку в сфрагистике духовных официалов абсолютно доминировали изображения различных патрональных святых, в том числе тех, чьи культы имели официальный характер, вероятно, единственным документальным свидетельством являются фиксирующие их Статуты корпорации. По мнению Р. Кахсница, выбор предпочтительного изображения осуществлялся непосредственно самим официалом (Kahsnitz 1990a: 403)[40]. Однако еще К. Гурским была доказана ведущая роль священников ордена в формировании духовной культуры корпорации и специфического спиритуалитета, проявлявшаяся, в частности, в церковной архитектуре и создании иконографической программы (Górski 1980: 329-330), что подчеркивалось позднее рядом исследователей в трудах по орденскому искусству (Domasłowski 1985: 169-184). В то же время влияние орденских священников на выбор сюжетов светского содержания, например, образов печатей конного и пешего типов, геральдические мотивы и др. представляется сомнительным. Печати всех администрируемых священниками владений ордена[41]37 демонстрируют исключительно сюжеты духовного содержания. В пользу данного предположения говорит также поддерживаемый большинством исследователей тезис о неграмотности и относительно невысокой духовной культуре большинства орденских рыцарей вследствие стоящих перед ними задач военно-административного характера38. Возможность совета со священниками представляется вполне очевидной, поскольку, согласно орденским Статутам, в идеале конвент должен был состоять из 12 рыцарей и 6 священников, возглавляемых комтуром. Невозможность точного выяснения в ряде случаев специфики механизма выбора изображения не является доказательством подмены саморепрезентации официала-владельца печати миропониманием брата-священника. Сам факт осознанного соединения на печати легенды, указывающей должность орденского потентата, с определенным иконографическим образом уже свидетельствует, как минимум, о том, что избранная модель не противоречила представлениям официала о собственной власти. Знание им смысловой нагрузки изображения представляется очевидным. Печати видятся нам наиболее важной группой источников, дающих представление о саморепрезентации ордена. Это связано, прежде всего, с тем, что они являлись одним из весьма немногих средств трансляции должностного самовосприятия орденской братии, а также с количеством сохранившихся экземпляров39 и многообразием представляемых ими сюжетов. Итак, следует отметить полное отсутствие регламентации использования изображений на печатях Статутами корпорации, не обнаруживают ее и источники иных видов. Таким образом, избрание и иконографическое оформление сюжета осуществлялось в соответствии с традицией, как и у других церковных институций. Учитывая коллективный характер принятия решений, затрагивающих каждую административно-территориальную единицу ордена в целом, можно высказать предположение о совещательном характере процедуры, т.е. учете мнения конвента. Учитывая неграмотность большинства орденских братьев, наиболее вероятной представляется ведущая роль именно священников в процедуре определения сигиллярных сюжетов. Анализ визуального ряда печатей наводит на мысль о тенденциях двоякого характера. С одной стороны, особенно в ранний период орденской истории, они были призваны подчеркнуть независимое, равноправное положение ордена относительно более старых корпораций тамплиеров и иоаннитов, его право на собственное место в иерархии духовно-рыцарских орденов, специфику осуществляемой им деятельности; с другой - посредством широко распространенных символов включить организацию в христианский универсум.

About the authors

D. V. Bayduzh

Tyumen State University

Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of the Department of Archeology, Ancient and Medieval History

References

Supplementary files