Religious search of the first Heraclidses: numismatic aspect

Abstract

While searching for connection between Byzantine coin business and religious reforms of the first Heraclideses , the author came to a conclusion that the victories achieved by Heraclius I (610-641) not only led to adoption of a new imperial title — «βασιλεύς», but were also reflected in monetary emission.

Full Text

Anne se préoccupait des monnaies, surtout des monnaies de cuivre, qui sont les basses et les populaires; elle voulait y faire grande figure. (Victor Hugo. L’Homme qui rit) Известно, что в римской религиозной традиции практиковалось посмертное обожествление выдающихся личностей. Вернее всего, оно сформировалось вследствие развития культа ларов. Так, первым его удостоился легендарный Ромул, по легенде, взятый живым на небо. Возводили храмы и оказывали божеские почести его преемникам: Нуме Помпилию и Сервию Туллию. Во времена поздней республики возник культ победоносных полководцев, высшей точкой развития которого стало обожествление Гая Юлия Цезаря. В последующем римские императоры разрешили почитать и себя как потомков Divi Iulius. Правда, первоначально их не считали богами. Гай Октавий Цезарь Август разрешал строить храмы, посвященные его гению-покровителю, но божеские почести он решительно отвергал. Однако уже его ближайшие преемники ввели свой культ по всей империи. Так, Гай Цезарь Германик (Калигула) (37—41) учредил себе и храмы, и жрецов (Suet. Gajus Caesar Caligula, Cap. XXII: 3—12). В дальнейшем, если не считать случаи цезарианского безумия Нерона Клавдия Цезаря[4] (54—68), Тита Флавия Домициана (81—96), именовавшего себя «dominus et deus» (Suet. Titus Flavius Domitianus, Cap. XIII: 4), и Луция Элия Аврелия Коммода (Марка Аврелия Коммода Антонина) (180—192), провозгласившего себя Гераклом (Scriptores historiae Avgustae. Antoninus Diadumenus, 7: 10), культ императоров развивался поступательно и без заметных эксцессов. При жизни их почитали как Отцов Отечества и потомков богов, а после смерти обожествляли[5]. По всей империи строили храмы цезарям, повсеместно устанавливали им памятники. Однако почитание правителей носило официозный характер, его трактовали как ординарное выражение лояльности Римскому государству [16. Р. 400—407]. Ситуация изменилась к середине III в. Общий кризис античного мира привел к значительной трансформации государственного культа. Сначала, при Гае Мессии Квинте Траяне Деции (249—251) в 250 г. от всех жителей империи потребовали участия в общественных жертвоприношениях [18. P. 626—627]. Конечно, можно объяснить это требование исключительно стремлением властей выявить тайных христиан, подозреваемых в антигосударственной деятельности. Однако примечательно, что всем участникам жертвоприношений, в том числе и жрецам языческих культов, выдавали справки — libelli [18. P. 315, 627]. Вернее всего, мы имеем дело с одним из многих общенародных молений, традиционно устраиваемых в Риме во времена бедствий или больших побед. И не случайно в их молитвенную формулу было включена просьба о «благополучии августов». Очевидно, что неисполнение эдикта расценивали как свидетельство нелояльности. Те же причины подвинули Публия Лициния Аврелия Валериана (254—260) в 257 и в 258 гг. издать эдикты против клириков и представителей римской знати, принявших христианство [18. P. 630, 644—645]. Однако и эти меры не смогли сплотить подданных вокруг правителей. И во второй половине III в. эфемерные императоры эпохи «тридцати тиранов» восприняли персидские традиции своего прижизненного обожествления. Очевидно, что они не ставили перед собой цели добиться всеобщего преклонения. Вряд ли у них было время строить такие планы. Да, они были и «победительны», и «трофееносны». Но они вели бесконечные войны, причем большинство из них погибло в сражениях или в результате заговоров. Правили же они считанные годы. Вернее всего, безродные ставленники армии желали отгородиться пышным ритуалом от не всегда верных подданных. Не удивительно, что наивысшая степень развития культа императора совпала с периодом первой тетрархии (293—305). Тогда империей управляло два августа: Гай Аврелий Валерий Диоклетиан (284—305), создавший эту систему и провозгласивший себя Йовием, а также его друг и соправитель Марк Аврелий Валерий Максимиан (286—305, 306—308), объявленный Геркулием [18. P. 70, 171]. Обожествленным правителям помогали их цезари, не удостоенные собственного культа. В благодарность они должны были унаследовать власть после отставки августов, и, соответственно, стать богами [18. Р. 71, 75]. Однако, как ни универсальна была система тетрархии, она не смогла удовлетворить требования многочисленных полководцев, вступивших в борьбу за власть после отречения Диоклетиана Йовия. В конце концов, одержал победу Гай (Луций или Марк (?)) Флавий Валерий Константин (306—337), ставший первым императором-покровителем христиан. Однако он не перестал поддерживать языческие культы и от ординарной для позднего Рима императорской титулатуры не отказался. И хотя наследники Константина провозгласили христианство государственной религией, они, как и их языческие предшественники, продолжали именовать себя Imperatore divis. Подобное положение сохранялось в ранней Византии [10. С. 32—33]. Однако уже в первой половине VII в., т.е. в период правления первых Ираклидов, от этой концепции отказались. Заметим, что подобные явления весьма редки в мировой истории. Целью нашего исследования стало выявление причин этих преобразований. А так как разменные монеты являются точнейшим индикатором состояния дел в раннесредневековом государстве, то мы попытаемся проиллюстрировать историю правления первых Ираклидов на сериях меди периода их правления. Величайшие потрясения, пережитые Романией в начале VII вв., не могли не повлиять на духовный настрой ее жителей. Знать и народ, подавленные невзгодами, надеялись только на чудо. Как никогда упал престиж государственной власти. Ведь ни один из Imperatorēs divī конца VI в. не смог остановить вторжения аваров и славян, доходивших до Константинополя, обезопасить Восток, умиротворить столичные партии и, главное, примирить монофиситов и халкидонитов. Да и о каком пиетете перед правителями могла идти речь, если власть в империи смог захватить «полуварвар из племени киклопов», «распутный кентавр» тиран Фока, казнившего последнего императора из Дома св. Юстиниана[6] [4], вырезавшего его семью и залившего земли Византии кровью ее подданных? Романию охватила смута: восстали Киликия, Сирия, Палестина и вся Малая Азия, волновался Египет. Многие видели в происходящем «перст Божий». Все ждали чуда. И оно произошло. В 608 г. экзарх далекого западного Карфагена консуляр Ираклий отказался посылать в столицу хлеб. Местные жители и окрестные варвары поддержали его. Экзарх собрал армию и двинул ее на Египет [19. Р. 290—298). Командование он поручил Никите — сыну своего помощника патрикия Григоры [19. Р. 295—296]. Успех сопутствовал всем их начинаниям. В первом же бою повстанцы разбили верные Фоке войска и вскоре заняли Египет. Население повсеместно поддерживало инсургентов. Однако ни экзарх Ираклий, ни патрикий Григора и не пытались захватить престол. Развивая успех, карфагеняне собрали большой флот и отправили его на Константинополь. Командование им было поручено сыну экзарха — молодому Ираклию. Экзарх Ираклий и патрикий Григора решили отдать престол тому из командиров инсургентов, которому первому удастся войти в столицу [19. Р. 297]. Одновременно формировались органы управления освобожденными территориями. Судя по скупым свидетельствам древних историков, ими управлял совет, состоявший из византийских вельмож и римских сенаторов. При этом большую роль в управлении играли старший и младший Ираклии. На монетах[7] (рис. 1,1—2), выпускавшихся в освобожденных провинциях, изображали обоих правителей, причем, судя по надписи «dNERAСLIO СONSULE(I)» («Domini nostri Heraclii consulēs») — «Господа наши Ираклии консулы»[8], младший Ираклий во время восстания был избран consulĕ populi romani[9] — «консулом римского народа». В 610 г. карфагенские корабли с изображением Богородицы на парусах подошли к Константинополю [19. Р. 298]. Фока не смог организовать им никакого сопротивления. «Тиран» бежал, но был схвачен и казнен [19. Р. 299]. Собственно, ничего нового не произошло. Неправедного старого царя сменил молодой и, как считалось, более богобоязненный. Саул погиб, а к власти пришел Давид. Именно так воспринимали эти события византийские историки. Казалось бы, всенародные надежды начинают оправдываться. Считали, что к власти пришел избранный Богом император. Тем более что молодой Ираклий I (610—641) заявил о своей приверженности православию. Мало того, он сделал Константинопольского патриарха Сергия своим главным советником. Два года молодой правитель пытался успокоить империю. Идеи умиротворения отразила монетная эмиссия. На смену небрежно выбитым разменным монетам Фоки и инсургентов в обращение поступили изящно оформленные медные выпуски Ираклия I (рис. 1,4). К сожалению, Ираклий I принял империю в крайне незавидном положении. Ее провинции были разорены длительными войнами и восстаниями [19. Р. 299—300]. Чиновники вышли из-под контроля центрального правительства. Бунтовала армия, годами недополучавшая жалование. Денег в казне не хватало[10]. Границы некогда могучей империи оказались открыты для варваров, регулярно разорявших не только приграничные провинции, но и доходивших до крупнейших городов Средиземноморья. И Ираклию I пришлось воевать — отстаивать целостность своего государства. Первые годы выдались на удивление трудными. В 614 г. персы захватили Иерусалим и увезли Животворящий крест Господень [19. Р. 300]. В 616 г. они вторглись в Египет, а уже в 619 г. пала Александрия [19. Р. 301][11]. Положение империи казалось столь безысходным, что Ираклий I раздумывал о переносе столицы на запад — в спокойный и безопасный Карфаген. Только просьбы патриарха удержали его в Константинополе [1. С. 440]. Император решился на борьбу с казалось бы неодолимыми противниками. Для этого он был вынужден пойти на меры, немыслимые для его предшественников. Во-первых, Ираклий I, нарушив придворный этикет, сам возглавил войско. Во-вторых, раз казна была пуста[12], то он повелел конфисковать часть церковных сокровищ [19. Р. 302—303]. Ираклий I стал императором-полководцем, героем народных легенд. Его походы в Персию длились семь лет (622—628 гг.). Они носили характер священной войны за возвращение Животворящего креста Господня и во имя торжества христианской веры [19. Р. 303—304]. Переломным стал 626 г., когда в отсутствие императора авары, славяне и персы осадили Константинополь [19. Р. 315—317]. Однако горожане во главе с патриархом Сергием отстояли столицу. А уже 15 мая 628 г. в Храме св. Софии читали народу письмо императора, сообщавшего подданным о разгроме персов и гибели их царя — «высокомерного и богоборного… богоненавистного Хосроя». Столица ликовала. В 629 г. Ираклий I вернулся в Византий. Его встречали как героя, равновеликого Александру Македонскому. Ведь ему удалось не только вернуть Животворящий крест Господень и восточные провинции, но и посадить на персидский трон своего ставленника [19. Р. 326—327]. Всеобщий пиетет позволил Ираклию I изменить свою титулатуру. Так, если каждый император из Дома св. Юстиниана именовал себя согласно римской традиции « » — «во имя Господа Нашего Иисуса Христа самодержец кесарь… вечносвященный август», то в преамбуле новеллы 629 г. он и его старший сын Ираклий II Константин выступали как « » — «верные во Христе цари» [15. Р. 24]. Можно, конечно, объяснять это новшество стремлением повысить авторитет Византии на международной арене, как это делал В.Е.Вальденберг [2. С. 111; 3. С. 142]. Однако, с нашей точки зрения, оно могло быть мотивировано значительно более существенными идеями. Во-первых, принятием титула «βασιλεύς» Ираклиды подняли себя до уровня библейских царей — Мессий «избранного народа»[13]. Во-вторых, периода античности были не столько правителями, сколько первосвященниками государственного культа. В рассматриваемом случае, очевидно, речь шла о положении «первого христианина» и «господина вселенной». Как помним, ромеи называли василевсами только своих государей и крайне неохотно признавали право на этот титул за иностранными монархами. Но в любом случае, — Ираклиды должны были восприниматься современниками как Мессии. Питать эти представления должна была и процедура инаугурации. Вернее всего, при Ираклидах был введен обряд миропомазания, сохранившийся в Византии до конца ее существования и распространившийся со временем повсеместно по всей Европе[14]. Заметим, что свершения Ираклия I отразила и монетная эмиссия. В обращение поступили полновесные изящно оформленные медные монеты[15] с изображением правителя в военных доспехах (рис. 1,9). Казалось бы, Византия находится на пике своего могущества. Ираклий I, окрыленный внешнеполитическими успехами, решился на очередную революцию. Он решил примирить[16] монофиситов и халкидонитов. Император поддержал концепцию патриарха Сергия, выработавшего учение о монофелитизме и моноэнергизме. Однако это начинание не получило всеобщей поддержки. Идею Сергия не восприняли большинство церковных иерархов Запада. Однако она оказалась весьма перспективной на Востоке. Первым успехом Сергия стало объединение с официальной церковью Армении на Соборе 633 г., прошедшем в Феодосиуполе. На нем армяне-монофиситы признали Никейский символ веры[17] [7. С. 294]. В том же году ставленник Сергия Кир, патриарх Александрийский, ранее назначенный Ираклием I наместником Египта, провозгласил «Пакт об объединении»[18], в котором призвал к объединению православных и монофиситов. Он содержал формулу, предложенную еще св. Дионисием Ареопагитом: «Он не был человеком не как не-человек, но как из людей произошедший, пребывающий над людьми и превыше человека, воистину ставший человеком и затем все совершивший не как Бог божественное и не как человек человеческое, но как ставший мужем Бог некой новой, богомужней энергией с нами жительствуя» [5. С. 777, 779]. Как видим, догматический компромисс был первоначально провозглашен в форме моноэнергизма [7. С. 297]. Вслед за этим Кир попытался подчинить себе монофиситов. Однако его власть признали только греки и сирийцы. Копты сохранили верность монофиситскому патриарху Вениамину [7. С. 297]. Критически восприняли новшества и халкидониты. Софроний — лидер палестинского монашества — обратился к реформаторам с критикой Пакта, по мнению богослова, позволяющего реабилитировать монофиситство и возродить ересь Аполлинария. Сергий был вынужден пойти навстречу консерваторам. Он издал так называемое Ψήφος (греч. «мнение, судебное постановление»). Псифос предписывал Киру никому более не позволять рассуждать ни об одной, ни о двух энергиях во Христе, хотя в тексте давалось понять, что его автор предпочитает формулу с единой энергией [7. С. 298]. Издание этого документа на время примирило фракции халкидонитов. Однако уже в 634 г. Софроний, избранный патриархом Иерусалимским, не затрагивая вопрос о «двух энергиях» во Христе, выступил с критикой учения о «единой энергии». Конец полемике положило завоевание Палестины арабами (638 г.). В том же году Сергий получает поддержку с Запада. За «единую энергию» высказался папа Гонорий [7. С. 299]. Воспользовавшись ситуацией, патриарх подготовил проект Έκθησις (греч. «изложение») императорского эдикта, в котором кодифицировал монофелитский символ веры. Однако в 639 г. Сергий умер, так и не дождавшись одобрения Экфисиса. Его преемник Пирр созвал в 640 г. собор в Константинополе, на котором добился принятия этого документа. Издание Экфисиса означало конец политики времен Псифоса. Во вновь принятом догматическом документе декларировалось единство воли (θέλημα) во Христе, вытекающее из единства энергии. Моноэнергетизм перерос в монофелитство. Но вернемся к Ираклию I. Если принятие им титула «βασιλεύς» давало нам только основания предполагать о его «мессианстве», то характер проводимых им реформ совершенно убеждает в нашей правоте. Очевидно, что Ираклий I ставил перед собой мессианские задачи [6. С. 121—149]. Он считал для себя возможным не только примирение всех направлений христианства, но и крещение Персии, а также ее подчинение Византии. И, как мы помним, были моменты, когда время исполнения этих замыслов казалось близким. Одно время даже его современники согласились с тем, что Ираклию I была уготована роль если и не Мессии, то его ближайшего предвестника. В любом случае, его почитали при жизни как святого. Обо всем этом говорила и официальная имперская идеология. В частности, с 628 г. и до конца правления Ираклия I в обращение поступали медные монеты с каноническим изображением императора — святого воина-покровителя империи (рис. 1,9—12). Очевидно, что такой характер почитания правителя не допускал его именования divi. Вследствие этого в Византии утвердилось привычное христианское понимание сущности монархической власти. Заметим также, что отнюдь не случайно св. Ираклия изображали с таким знаковым для современников культовым символом, как длинный крест. Как помним, его держали в правой руке не только ангелы, но и св. Юстиниан на меди таврического чекана конца VI — начала VII в. Только учитывая это, мы можем осознать апокалиптический ужас, охвативший ромеев после сокрушительных поражений, нанесенных Византии прежде неведомыми врагами — мусульманами. Казалось бы, неизбежное крушение Романии представлялось гибелью всего мира. Можно сказать, что конец истории наступал, но совсем не по тому плану, который был намечен для него в официальной идеологии Ираклия I. И на его разменных монетах продолжали оттискивать каноническое изображение правителя (рис. 1,10—12). Правда, само качество их чекана разубеждало ромеев во всемогуществе чествуемого святого императора. Дело в том, что критическое состояние экономики подвигло власти периодически портить стопу разменных денег. Сначала их чеканили на половинках монет прежних эмиссий (рис. 1,10), а позже и на бесформенных обрубках (рис. 1,11—12). Так что не стоит удивляться безуспешности официальной пропаганды. Ромеи видели в арабском нашествии кару за неправедную политику императора. Однако выступать против него не решались. Неудачи считали временными, а авторитет императора — непререкаемым. Именно этим обстоятельством можно объяснить сохранение его изображения на монетах ближайших наследников. Так, при Ираклоне (641) в обращение поступила медь с канонической фигурой основателя династии на аверсе[19] (рис. 2,1). Очевидно, что, по мнению непопулярного правителя, ее выпуск мог бы укрепить его пошатнувшийся авторитет. Традиция размещения изображения святого Ираклия на разменной меди сохранялась и при Константе II (641—668). В первые годы его правления в обращение поступили бронзы, на аверсе которых было оттиснуто хорошо узнаваемое изображение бородатого правителя[20], держащего длинный крест (рис. 2,2—6). Вокруг фигуры была размещена знаковая для каждого ромея легенда: «Έν τούτω νίκας» — «сим победиши». Ведь, как помним, по мнению верующих, одной из величайших заслуг Ираклия I стало возвращение Животворящего креста Господня. Однако наследники святого императора не были столь харизматичны. Они были вынуждены пойти навстречу оппозиции и заняться поисками решения проблем, возникших в результате принятия Экфисиса. Об остроте догматической полемики говорит факт восстания в 646 г. Григория — экзарха Карфагена, опиравшегося на поддержку противников монофелизма. Неизвестно, чем мог бы закончиться этот мятеж, но в 647 г. его предводитель пал в бою с арабами. Император Констант II был вынужден пойти на компромисс с диофелитами. Вскоре после подавления движения Григория он отменяет Экфисис и возвращается к политике Псифоса. В том же 647 г. император издает (греч. «образец веры»), согласно которому запрещалось «враждовать, спорить и какого бы то ни было рода обсуждения вопроса об одной воле и одной энергии или о двух энергиях и двух волях» [7. С. 301]. Учтем, что Типос был законом, а не догматическим документом. И его неприятие жестоко преследовалось. Кроме того, принятие Типоса говорит о стремлении императора контролировать Церковь. Самим фактом его принятия он провозгласил себя ее первосвященником. Но диофилиты посчитали уступки Константа II незначительными, а претензии чрезмерными и не приняли Типос. В 649 г. папа Мартин на Латеранском соборе предал его анафеме. Фактически император был обвинен в ереси. Констант II был вновь вынужден переключить свое внимание на ситуацию в Италии. Однако его попытки усмирить мятежников руками Олимпия — экзарха Равенны — закончились неудачей. Наместник императора предпочел встать на сторону папы. Два года (650—652) он был императором Италии. По сути, на два года возродилась Западная Римская империя. Когда же после смерти Олимипия Равеннский экзархат снова вошел в состав империи, папа Мартин был арестован и доставлен на суд в Константинополь. Победа монофелитов нашла свое отражение в чеканке западных провинций, в том числе и Сицилии. В 654 г. в их эмиссионных центрах было налажено производство красиво оформленных медных монет, на аверсе которых было оттиснуто каноническое изображение св. Ираклия[21] и фигура молодого Константа II (рис. 2,7—11). Вернее всего, в это же время в Таврике прошла эмиссия фоллисов с изображениями самого василевса и Константина — его старшего сына и соправителя на аверсе и св. Ираклия на реверсе (рис. 2,13—15). Эти монеты примечательны тем, что при их изготовлении были задействованы всего две пары штемпелей. Для первой характерны крупные, хорошо проработанные рельефные фигуры императора и его наследника (рис. 2,13—14). Причем резчик смог не только мастерски воспроизвести одеяния правителей, но и их прически. Обратим внимание на характерные завитки волос, обрамляющие головы этих Ираклидов. Заметим, что мода на такую укладку волос появилась при Константе II. Не менее примечательна густая борода, копной ниспадающая на грудь старшего августа. Отметим, что таким изображали Константа II в последний период его правления. Не менее изящно оформлен и реверс: изображенный мужчина определенно похож на Константа II. Очевидно, что они родственники. Однако усы у него прямые, а не закрученные кончиками вверх, его волосы свободно ниспадают вниз, в них не заметны завитки. Кроме того, пышная борода этого мужчины разделена надвое. В свою очередь, наличие в его правой руке длинного креста дает нам основание видеть в нем святого. А так как он определенно не схож с таврическими воспроизведениями образа св. Юстиниана (рис. 2,16—17), то у нас есть все основания видеть в нем фигуру св. Ираклия, как помним, изображавшегося бородатым и усатым. Вторая пара штемпелей была изготовлена со значительно меньшим искусством. С ее помощью на аверсе выбивали мелкие, нереалистичные, небрежно переданные изображения правителей (рис. 2,15). Хотя фигура св. Ираклия на реверсе передана вполне традиционно. Обратим внимание на символьные обозначения, различимые на оборотных сторонах этих монет. Литеру «К», просматривающуюся правее фигуры св. Ираклия, очевидно, следует считать монограммой имени Константа II[22], а буква «В», размещенная ниже, очевидно, является эмиссионным символом — меткой монетного двора Воспора (sic!). Мы согласны с точкой зрения Ф.Грирсона и В.А.Сидоренко, отнесших подобные монеты к выпуску этого города [8. С. 374—376. Табл. XIII; 14. Р. 38—39]. Дальнейшее развитие монетного типа византийской меди отразило перемены во внутренней политике Константа II. В 660 г. он превратил свое правление в тиранию, имевшую характерные черты теократии. Желая обеспечить передачу власти своим сыновьям — Константину, Тиверию и Ираклию — император сначала насильно постриг в монахи, а позже убил своего брата Феодосия. Недовольство населения вынудило его в 661/2 гг. покинуть Константинополь. Однако в 662 г. Констант II, официально не отменяя Типос, организовал и провел судилище над одним из лидеров диофелитов — св. Максимом Исповедником. Против него было выдвинуто множество политических обвинений. Остановимся на анализе только одного из них, с точки зрения судей, самого важного. В ходе процесса подсудимого обвинили в том, что он не признает императора первосвященником. На провокационный вопрос «» св. Максим Исповедник решительно ответил «» [1. С. 487]. Нарушителя императорской воли подвергли бичеванию, отрубили ему правую руку и отрезали язык, после чего сослали в Лазику, в крепость Схимарис. Не пережив страданий, 82-летний старец умер. Заметим, что сама расправа со св. Максимом Исповедником стала одним из самых одиозных, но не единственным проявлением тирании императора-первосвященника. Последние восемь лет его правления стали периодом жесточайшего гонения на диофелитов. Конечно, можно по-разному объяснять политику Константа II в 660—668 гг. Однако, судя по монетам, он стремился организовать культ себя и своей семьи. В последний период его правления на монетах появляются изображения императора и всех принцев его дома (рис. 2,12). Но его надежды на эффективность жесточайшей тирании и действенность имперско-теократической пропаганды не оправдались. Его старший сын и наследник Константин IV Погонат (669—685) прекратил гонения и, не отменив Типос, стал поддерживать диофелитов. Со временем учение монофелитов было вовсе отвергнуто. Только немногочисленные сирийские христиане-марониты остались верными идеям Сергия и Кира. Они до сих пор почитают Ираклия I как святого [7. С. 292]. О претензиях же василевсов на первосвященство и вовсе забыли. Как видим, стремления упрочить императорскую власть, создать новую идею ее легитимизации, подвинули первых Ираклидов отказаться от ее обожествления. В ходе многолетних религиозных исканий была апробирована мессианская идея, оказавшаяся неэффективной в кризисной ситуации первой половины VII в. Та же участь постигла и воскрешенный арабами-мусульманами ветхозаветный образ царя-первосвященника. Ему не дано было воплотиться в весьма сложной структуре многополярного византийского общества. В конце концов, в империи вернулись к традиционному представлению о неизбежности сотрудничества светской и духовной властей, сформулированному еще в Евангелии: «» (Мф. 22:21) — «возвратите кесарю кесарево, а Божье Богу».